kiev_andrash
Темперность красок отката отголосий, в чем-то кажется накатом слов из снов, но тот ли сон, что снится спящему, пробудится ли он?
Тем сейчас-я, что они были мной, но слова обманчивы, ибо вся суть их, в крови ли, в плоти ли, в одухотворении железа или обретении железного духа, все это блуждания вокруг по циклу, что есть круг времен и народов, кои ждут своего час-тья в дворце душ.
Слова, коими их старцы пишут свое время, обретая остовы их белой кости, обманчиво вкрадчиво замуливая глаза сказками про избранных сих, коих они называют верхними, обескуражено денежными, носителями златого тельца, под коими скачут попы их камланчивого обретения, где шаманы не знают уже, кто верхний, кто нижний, где ли предел переходов и куда развернута сфера времен, эти слова, есть наша история, сказ про прошлое, что призван дать глазам намерение, поглотив внимание из слов, снами став из внимания, захваченного сновидцами из прошлого.
Тот, кто войдет вверх, не станет искать вширь, тот, кто говорит с ширью, оставит свой верх. Пророку не дано видит дальше Моава, ступивший за Иордан, кровью обернет свой путь, но станет ли он ближе к богу, что еще не рожден?
Отрастили крылья, убежали в леса, низвели старое к новому и новому наделили налет старья, думая, что так оно краше, если в трещинах скобах от мнимых лет.
Где те лета, что наши?
Кто они ваши? Мы их, а они…
Снова ни одно слово нельзя произнести словами праведными. Неправедность же не от безумия греховного, но от страсти добывания огня из каменных льдов.
Гордыня всегда движет тем, кто хочет пройти между богом, его роем и народами плоти земной.
Кто выйдет из чрева матери, что есть отец?
Ибо указующий перст, указывает ли он на мать или отца?
Где небо, если под ногами бездна, над головами купол звезд, твердыня алмазов, обратный отсчет и отражение света, что станет вихрем времени нового подкуполья, поднебесья наших душ.
Опадание по словам из прошлого, есть вино избранного подвальчика, но воды рек не знают лет и не меряют время зарубками памяти. Где то, это бесспорное где то, стоит нечто в котором оно еще живо.
Но нужно ли хранить то, что скоро умрет?
Кости умершего бога, вот последний оплот памяти, вот последняя чаша причащения, котел изрыгания, варево из плоти и духа. Он, сей котел, перевернется и воронкой своей отдаст мощи старцев, что станут закваской будущего, рожденные из неведения, ибо ушедшее не вернется, пока новое не коснется старого, чтобы нарушить баланс. Непроявленное в тени, проявится в свете, не проявленное в свете, откроет тень.
Каждому миру, своя звезда и свое определение.
Пока не сойдутся все слои духа и все сияния отражений сфер не станут в нужное расположение, то тварное, что в духе, то божественное, что в плоти, то не нынешнее, что в обоих, не смешается, не станет вместе и не воссоздаст вновь иное, что есть отражение Нечто, ибо суть состоит в единственной трансформации видов, что поступательно отразят от того это, и станут отношением относимого.
Пока не станет плоти нужной столько, чтобы перелилось время, не станет наполнятся бездна светом и не родится новый рой.
Цикл есть круг.
Каждый круг идет своим чередом и его повторения, не есть повторения и его прошлое не есть прошлое каждого круга.
Но будет ли круг, станет ли новое нечто говорить или его время пройдет и оно откажется возродится?
Не об этом ли речь, что плоть мужского дитяти в земле, но мать небесная, только грядет, и приход ее сверху, есть невыносимая тяжесть, что закроет истинное начало земли, коя не есть ни муж, ни дева, но нечто свободное в своем выборе тел….
Journal information