Возникающий образ Homo Sapiens — это образ вида, члены которого ранее жаждали обладать бессмертной душой, теперь же понемногу понимают, что они — эго-машины, не имеющие своего Я.
Биологический императив — жить, и, более того, жить вечно, — тысячелетиями выжигался у нас в мозгу, в нашей эмоциональной я-модели.
Однако новейшая версия когнитивной я-модели говорит нам, что все попытки осуществить этот императив окажутся тщетными.
Смертность для нас — это не только объективный факт, но и субъективная пропасть, открытая рана в феноменальной я-модели.
Мы подвержены глубинному, встроенному экзистенциальному конфликту, и, кажется, мы первые существа на этой планете, осознавшие это.
Фактически, многие из нас большую часть жизни пытаются избежать его осознания.
Быть может, эта особенность я-моделей и объясняет нашу неотъемлемую религиозность: мы и есть тот процесс, который неустанно пытается исцелиться, стать цельным, согласовать то, что мы знаем, с тем, что мы чувствуем, с тем, что не может быть правдой.
В этом смысле, эго — есть тоска по бессмертию.
По сути эго представляет собой систему, для которой важность собственного существования почти бесконечна.
Классической мыслью в этом контексте является то, что многие виды нашей культурной деятельности направлены на то, чтобы повысить это чувство собственного достоинства. Эго возникает отчасти из постоянных усилий поддержать свою цельность и цельность организма, несущего эго в себе; отсюда постоянное искушение пожертвовать интеллектуальной честностью в пользу красивых чувств и спокойствия души.
Эго развивалось как инструмент социального познания, и одно из его величайших функциональных преимуществ состоит в том, что оно позволяет нам заглянуть в сознание других животных и собратьев по виду — чтобы затем обманывать их.
Или обманывать себя.
Поскольку встроенная в нас экзистенциальная потребность в полной эмоциональной и физической безопасности никогда не осуществится, мы обладаем сильной тягой к самообману и причудливым системам верований.
Психологическая эволюция наделила нас неудержимым стремлением удовлетворять эмоциональную потребность в стабильности, чувстве защищенности и осмысленности, создавая метафизические миры и невидимых личностей.
Если духовность можно определить как видение того, что есть – как отказ от поисков эмоциональной безопасности, — то религиозная вера представляется попыткой сохранить эти поиски путем перестройки тоннеля эго.
В этом смысле вера лишена духовности.
Религиозная вера — это попытка наделить жизнь глубоким смыслом и поместить ее в позитивный метаконтекст, это глубоко человечная попытка наконец почувствовать себя ДОМА.
Это стратегия, призванная перехитрить гедонистическое «беличье колесо».
На индивидуальном уровне религия, кажется, одна из самых успешных попыток достичь временно стабильного состояния — не хуже других известных на сегодняшний день наркотиков.
Выглядит так, будто новая наука нас этого средства лишает.
Да, я-модель сделала нас разумными, но она, безусловно, не представляет собой образец разумного планирования.
Она — зародыш субъективного страдания.
Будь процесс, создавший биологическую эго-машину, запущен личностью, эту личность следовало бы назвать жестокой, возможно даже дьявольской. Нас никогда не спрашивали, хотим ли мы существовать, и не спросят, хотим ли умереть и готовы ли к смерти. В частности, нас не спросили, хотим ли мы жить именно с ЭТОЙ комбинацией генов, с ЭТИМ телом. Наконец нас никогда не спрашивали, хотим ли мы жить с ЭТИМ мозгом, приобретая именно ЭТОТ сознательный опыт.
Давно пора бы взбунтоваться.
Но все, что мы знаем, указывает на простой факт, с которым трудно примириться: эволюция просто происходит — слепо, случайно, бесцельно.
Нам некого презирать.
Нет никого, против кого можно было бы бунтовать, — нет даже себя.
Но многие не понимают, что это не крайняя форма нейрофилософского нигилизма, а образчик интеллектуальной честности и духовной глубины.
/Томас Метцингер | "Тоннель эго"/
Journal information