freez
Был период, когда человеческая речь казалась неловким подражанием музыке.
Я засыпал в наушниках, бродил по городу в наушниках, ел и читал под музыку.
Завтрак с Бахом. Обед с Альфредом Шнитке. Ужин с Перотином.
Мне снилась музыка.
Порой я чувствовал, что способен объясниться с людьми посредством музыкальных фрагментов лучше, чем при помощи слов, жестов и интонации. Коллекция дисков заняла большую часть кабинета и угрожала, подобно опухоли, распространиться шире, захватывая коридоры и комнаты.
Я был способен воспроизвести на память сложнейшие тембровые, ритмические паттерны - в уме, без помощи проигрывателя.
Человек-оркестр.
Затем наступил период разочарования, когда стало ясно, что музыка - всего лишь подражание... чему?
Динамике света и тени, голосу самой жизни.
Звучащее в ушах и в голове - всего лишь разновидность мышления: можно думать о бутерброде, а можно думать нотами и звуками (о музыкальном, так сказать, бутерброде), и это и то выводит тебя за пределы реального, действительного.
Ещё один наркотик.
Я распродал и раздарил диски.
Стало ясно, что я способен обойтись без Баха и Моцарта: то, что прежде открывалось только в музыке и казалось присущим лишь ей одной, оказалось разлито вокруг, повсеместно, где бы ты ни был, чем бы ни занимался.
Казалось, музыка ушла безвозвратно.
Но вчера она вернулась.
Впервые за последний год я слушал музыку не за едой, не за книгой, не в качестве разгона (или фона) для сочинения текста - а ради самой музыки.
Битый час - весь диск целиком, от начала до конца.
Нужно было обожраться музыкой, упиться ею до тошноты, разочароваться и вышвырнуть её вон, чтобы до меня, наконец, дошло: музыка - своенравное капризное существо, она не терпит панибратства и суеты.
В слышимом - только слышимое: вот её секрет.
Journal information