
В принципе, паттерн известный, но все равно...
На Капингамаранги можно было менять имя, если умирал близкий человек (не обязательно родственник). Идея в том, что он звал тебя по имени, и оно исчезало вмести с ним.
Другой случай - можно было дать свое имя другому, так же знак уважения (и, естественно, получить). Отдавший имя, таким образом, переставал им зваться.
Цифровая среда вообще не знает смерти как физического и одновременно экзистенциального измерения бытия.
Умереть может то, что живо, в пределах же цифровых интеракций речь идет о транзакциях данных. Поэтому смерть в цифровом мире существует преимущественно в формате морального устаревания «вещей» и сервисов (перестающих функционировать должным образом), как репрезентация прежних конвенциональных моделей обращения с умершими, коммуникации вокруг события умирания в новой онлайн-действительности и в качестве игры в социальную жизнь postmortem (например, посредством конструирования чат-ботов на основе данных покойных).
Впрочем, даже это понимание «искусственности» цифровой смерти не мешает проектировщикам интерфейсов, например, задумываться о превращении онлайн-мира в «танатосенситивную» систему, взаимодействие в которой позволит людям чувствовать себя относительно комфортно, и даже в таких кризисных ситуациях, как переживание ухода другого.
Исследователям же остается, используя часто старый вокабуляр, критически осмыслять те новые инструменты и поведенческие паттерны, которые становятся все более обыденными для пользователей.

Цифровое наследие состоит из всех осознанно или случайно оставляемых следов.
Почтовые сервисы, хранящие данные о переданных документах, аккаунты в онлайн-библиотеках, где складируются ссылки на любимое кино, сериалы, фотографии и книги, компьютерных играх (где на привязанных счетах, кстати, могут лежать реальные или конвертируемые в реальные деньги), сами девайсы — все это элементы персонального пользовательского наследства, которое хорошо бы передать потомкам.
Зачем?
Ну, потому что их ценность не только значима в виртуальном пространстве, но и вполне просматриваема в пределах смешанной онлайн-офлайн-повседневности.
А как все это передать?
Вот тут есть проблемы. Далеко не всегда системы права оговаривают возможности наследования в подобных случаях, поэтому наблюдается некоторое самоуправство сервисов и их владельцев. Создатели софта нередко самостоятельно регламентируют (не)возможность отношений завещателей и наследников, и с этими правилами приходится считаться, поскольку именно ими определяются возможности сохранности тех персональных архивов данных, что составляют фрагменты наших идентичностей, конструируемых онлайн.
Ситуация такой зависимости от инженеров и архитекторов софта выглядит несколько рискованной. Достаточно владельцу бизнеса принять решение о прекращении работы платформы или изменении ее алгоритмов, как пользователи могут лишиться доступа к архивам или столкнуться с неудобствами в случае обращения к ним.
Поэтому авторы предлагают планировать свое посмертное цифровое существование, тем паче что первые сервисы подобного рода в период написания книги уже работали. Конечно, эти рекомендации носят практический характер. Но, наверное, для многих из нас, обеспокоенных сохранением своих данных (для себя и потомков), первично желание принять управление этими активами на себя. А потом погрузиться в обсуждение фундаментальных оснований цифровой смерти и бессмертия.

Авторы разделяют все возможные продукты и услуги, предлагаемые агентами, так или иначе связанными с похоронной индустрией, на те:
- о которых стоит беспокоиться предварительно (pre-need, в преддверии смерти), что помогают решать задачи конкретной смерти (at-need);
- что помогают регулировать какие-то вопросы впоследствии (post-need).
Такая нехитрая классификация позволяет по-новому взглянуть, скажем, на активность конкретных похоронных бюро в социальных сетях, технологии онлайн-планировщиков смерти, перманентные онлайн-поминки, осуществляемые на персональных страницах покойных в соцсетях.
В результате авторам удается наметить несколько аспектов работы цифровых медиа с феноменом смерти.
- В первую очередь их интересует новое измерение «человечности», идентификационные основания, связанные с интуицией о несовпадении физической и социальной смерти у современных пользователей. Можно ли говорить, что в зомби-аккаунтах, продолжающих вести социальную «жизнь» после смерти владельцев, есть что-то «человеческое»?
- Затем авторы берутся прояснить, каким образом правила цифрового мира соотносимы с существующими юридическими системами, обычаями и нормами, регулирующими ритуалы смерти и оплакивания.
- Еще одним проблемным вопросом становится сомнение в возможности качественных эстетических, дизайн-решений помочь скорбящим прожить случившееся. Скажем, виртуальные кладбища в том или ином виде — это решение проблемы для тех, кто хочет каким-то образом «видеться» с усопшим?
- Наконец, авторов интересует проблема новых темпоральных (временных) и спатиальных (пространственных) характеристик смерти и прощания с ушедшими. Традиционные ритуалы предлагают решения о том, как, где и когда нужно совершать захоронение, как часто можно навещать умерших, сколько, кому и как именно держать траур. Но «цифра» разрушает все эти конвенции или, возможно, придумывает собственные версии обрядов.
/Источник/

Картинка кликабельна
Смерть связана с... верой в смерть.
Старость - это болезнь.
Молекулярные механизмы старения
Осознание смерти.
Смерть и жизнь.
О старости
Старение — это медленное ТЛЕНИЕ
Квантовая альтернатива старению.
Последняя ступень.
Лики смерти.
Выбор Сенеки.
День мертвых
Путеводитель по вечной жизни
На пути к бессмертию
Вторая молодость.
О смерти.
Сетевая модель.
From Gilgamesh to Kurzweil: Mankind’s Quest for Immortality.
Хорошая история.
Journal information