Споры о том, в каких отношения находятся чувственная реальность (или действительность, природа) и создаваемый в диалоге с ней культурный мир человека, ведутся с античных времен. Философы, которых мы сегодня считаем родоначальниками атомистического реализма, эпикуреизма и натурализма, предлагали рассматривать понятную людям, видимую и воспроизводимую реальность как подражание природе, мимесис.
Музыка, которую исполняют люди, всегда есть оммаж «музыке сфер».
Обнаруживать «миметическое» начало в культуре человека – занятие весьма благодарное. Хотя бы потому, что со времен все той же античной философии обращение к «мимесису», несмотря на возможную разницу в переводах понятия, всегда предполагало рассуждение о чем-то первичном, предзаданном и существующем само по себе, и вторичном, воспроизводящем нечто ранее существовавшее.
Иными словами, речь шла об оригинале и копиях, различия между которыми могут явно присутствовать или, наоборот, стираться.
✔️ Так, французский философ Рене Жирар, работавший с концептом «сакрального», довольно много рассуждал о «миметической» природе желания.
Установка такая: мы всегда хотим только того, что хочет другой, как будто подражая ему в фантазмах. Объекты нашего желания всегда принадлежат многим – и именно так возникает конфликт интересов, порождающий взаимную агрессию. В результате подражание порождает эффект двойничества, утрату различий, которая, в свою очередь, провоцирует соперничество похожих и ненависть.
Как тут не вспомнить один из БАЗОВЫХ тезисов Жака Лакана - «желание является желанием Другого».
Но вернемся к метафоре Рене Жирара. По большому счету все желания мы выбираем из окружающей действительности, «отзеркаливая» интенции того или иного субъекта, выступающего в качестве своего рода ролевой модели (в терминах Жирара – «медиатора» желаний).
С помощью этой схемы можно объяснить любое «подражательство» в моде, публичном поведении, этикетных нормах:
• Реклама, продающая уже несколько десятилетий не товар, а образ жизни (особенно – в формате product placement), торгует желанием быть похожим на вон того культурного героя, запечатленного в десятисекундном ролике.
• Сериалы, запойный просмотр которых стал вполне нормативным явлением, торгуют как представлениями о должных культурных практиках и нарративах (посредством используемых репрезентаций), так – опосредованно – и воззрениями о том, на что можно тратить свободное время эстетически подкованному скучающему жителю мегаполиса.
• А если приложить подход Жирара как лекало к цифровой повседневности, то станет очевидно: установка на нормы горизонтальной, своего рода peer-to-peer коммуникации лишь подстегивает мимесис желаний. Все эти Facebook-related conflicts – зависть к чужой жизни, представленной в чужих же аккаунтах – лишь еще один пример подражательной природы наших желаний.
В таком случае и борьба за оригинальность, на правовом и этическом уровне выраженная как война «за копирайт» – не более чем страдания тех, кто опознал глубокую и повсеместную неоригинальность человеческого бытия, но жаждет в его пределах обрести хоть какую-то устойчивость, хотя бы отблеск самости.
✔️ Другой философ, Йохан Хейзинга, предлагал видеть в качестве основания культуры игру, т.е. мимесис, помноженный на «агональность» (соревновательность).
Игра всегда свободна, т.е. к ней, при соблюдении определенных норм, легко присоединиться, несмотря на специально выделенное для ее реализации социальное и/или темпоральное пространство.
Например, судебное действо как игра то ли в справедливость, то ли в законность может призвать к себе всякого, но не всякий в любой момент времени находится в ситуации истца или ответчика на судебном разбирательстве (суд истории – не в счет).
Игра строится на наличии строгих правил (следовательно, этики, представлений о чести), а также потенциале состязательности сторон (а, значит, выражении воли к власти), возможности диалога или, по крайней мере, априорного уважения к противнику.
Да, там, где игра, там и читерство, трикстерство, но – как исключение, вызов для переопределения порядков. А строгие порядки важны, ведь игра – потусторонняя (хотя и местами образцовая) для обыденной жизни – ситуация, где не работает соблазнительный своей обыкновенностью здравый смысл.
Если культура рождается из игры, т.е. состязательной подражательности (словами Хейзинги – «культура играется»), то любой возникающий на этой почве конфликт предполагает производство своеобразных точек бифуракции.
• Тот, кто выигрывает в состязании, идущем по правилам, может формировать новый общественный договор.
• Тот, кто проиграет, может стать производителем андеграундных норм, критики, которая влияет на развитие системы. квинтэссенцией человека действующего.
Так, кстати, работают даже такие системы, которые функционируют с минимальным вниманием к идее общественного блага и коллективной ответственности за будущее. Скептицизм в отношении выбранного представления о благе, равно как и о воспроизводящем это благо пути его достижения, – отличный способ «учить» систему бороться с дестабилизацией представлений о нормальном и допустимом.
/Источник/
Journal information