В рамках исследования "феномена человеческой речи" Поршнев убедительно показал, что звуки, издаваемые животными, не могут служить исходным пунктом человеческого языка.
Звуки животных являются рефлекторно привязанными к ситуации. Напротив, полная "отвязанность" слова как физиологического явления от своего значения (смысла) является ключевым условием, позволяющим ему выполнять функцию "слова" в человеческой речи.
Понятие "знак" имеет два кардинальных признака:
• Основные знаки взаимозаменяемы по отношению к денотату,
• Основные знаки не имеют с ним никакой причинной связи ни по сходству, ни по причастности.
Исследования физиологических предпосылок человеческой речи позволили Поршневу перевести проблему "знака" в генетическую плоскость – "какой из этих двух признаков первоначальнее?"
Ответ гласит: второй.
Об этом косвенно свидетельствует, между прочим, семасиологическая природа имен собственных в современной речи: если они, как и все слова, удовлетворяют второму признаку, то заменяемость другим знаком выражена у имен собственных слабее, а в пределе даже стремится к нулю. Иначе говоря, имена собственные в современной речевой деятельности являются памятниками, хотя и стершимися, той архаической поры, когда вообще слова не имели значения.
Следовательно, в исходном пункте слово "не имеет значения".
Языковые знаки появились как антитеза, как отрицание рефлекторных (условных и безусловных) раздражителей признаков, показателей, симптомов, сигналов. Человеческие языковые знаки в своей основе определяются как антагонисты тем, какие воспринимаются или подаются любым животным.
С другой стороны, Поршнев показал, что из выделенных семиотикой трех основных функций знаков человеческой речи (семантика, синтаксис, прагматика) наиболее древней и в этом смысле наиболее важной является прагматическая функция – отношение слова к поведению человека.
Теперь мы можем обобщить сказанное выше: вполне выявилась перспектива показать управляющую функцию второй сигнальной системы, человеческих речевых знаков как в низших психических функциях, в том числе в работе органов чувств, в рецепции, в восприятии, так и в высших психических функциях и, наконец, в сфере действий, деятельности. Оправдан прогноз, что мало-помалу с дальнейшими успехами науки за скобкой не останется ничего из человеческой психики и почти ничего из физиологических процессов у человека.
Человеческие слова способны опрокинуть то, что выработала "первая сигнальная система" – созданные высшей нервной деятельностью условно-рефлекторные связи и даже врожденные, наследственные, безусловные рефлексы. Она, как буря, может врываться в казалось бы, надежные физиологические функции организма. Она может их смести, превратить в противоположные, разметать и перетасовать по-новому. Нет такого биологического инстинкта в человеке, нет такого первосигнального рефлекса, который не мог бы быть преобразован, отменен, замещен обратным через посредство второй сигнальной системы – речи.
Анализ нейрофизиологических предпосылок становления речи у ближайших предков человека позволил Поршневу утверждать, что "слово" возникло в качестве инструмента принуждения одним другого, внешнего "приказа", от выполнения которого невозможно было уклониться. Этому соответствуют и данные лингвистики о наибольшей древности среди частей речи именно глагола, а из существительных – имен собственных (возникших как знаки запрещения трогать, прикасаться).
Следовательно, необходимо предположить, что одна особь "принуждала" другую к выполнению чего-то противоречащего (противоположного) сигналам, подсказанным ее сенсорной сферой: в противном случае, в возникновении этого механизма не было бы никакого биологического смысла.
Даже столь беглый и поверхностный обзор показывает, насколько поршневский подход к анализу зарождения "социальности" богаче и перспективней, чем традиционные рассуждения о "совместной трудовой деятельности". Как будто пчелы или бобры "трудятся" не "совместно"?
Только с появлением речи, языка можно говорить о появлении человека (и человеческого труда).
Ключевым явлением человеческого труда выступает подчинение воли работающего как закону определенной сознательной цели. На языке современной психологии это может быть экстероинструкцией (командой) или аутоинструкцией (намерением, замыслом).
Труд в строгом человеческом смысле предполагает нечто большее, чем "совместность" действий, он предполагает принуждение одного другим. Что в ходе развития интериоризуется в "самопринуждение" и т.д.
Все дальнейшее развитие речевого общения состояло в освоении все более сложных инструментов защиты от необходимости автоматически выполнять "команду", с одной стороны, и инструментов слома такой защиты.
/Поршнев Борис Федорович | "О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)"/
Journal information