macbushin 
ШЛЯХОМ СУНЬ-ЦЗЫ . Часть №1
ШЛЯХОМ СУНЬ-ЦЗЫ . Часть №2
ШЛЯХОМ СУНЬ-ЦЗЫ . Часть №3
ШЛЯХОМ СУНЬ-ЦЗЫ . Часть №4
«…Так всегда с джентльменами удачи. Жизнь у них тяжелая, они рискуют попасть на виселицу, но едят и пьют как боевые петухи перед боем. Они уходят в плавание с сотнями медных грошей, а возвращаются с сотнями фунтов. Добыча пропита, деньги растрачены – и снова в море в одних рубашках. Но я поступаю не так. Я вкладываю все свои деньги по частям в разные банки, но нигде не кладу слишком много, чтобы не возбудить подозрения. Мне пятьдесят лет, заметь. Вернувшись из этого плавания, я буду жить, как живут самые настоящие джентльмены...»
ПЕРЕМОГА ДЖОНА СИЛЬВЕРА
Первая половина XVII столетия стала для Речи Посполитой тем временем, когда украинный вопрос встал во весь свой рост. Причем, отнюдь не Сечь вызывала эту эрекцию.
Для короля, Сената и Сейма главной болячкой виделись украинные магнаты – владельцы бескрайних латифундий и наипервейший из них – князь Иеремия (Ярэма) Вишневецкий - некоронованный король Заднепровья – Вишневетчины. Но, поскольку, я всё еще лоялистски лелею надежду обстоятельно поговорить об этом персонаже, то возвернемся к сечевому лыцарсту. И социальным загвоздкам, закавыкам zakrętasom, которые его породили и расчесывали, обозначаемым ёмким понятием «Jak na Ukrainie».
Резюмируем, что, столкнувшись с «боярской проблемой», Речь Посполитая так и не смогла ее решить тогда, когда это было можно (и нужно) сделать.
Подобная же коллизия проявилась во времена Второй Малороссийской коллегии (1764-1781 годы), когда происходил процесс окончательной интеграции Малороссии в общеимперские социальные структуры. Либеральная Российская империя достаточно изящно решила zakrętas загвоздку мелкой старшИны. Значковых товарищей, например. Ибо бунчуковые и так были уже нобилитированы. Просто предоставив всем, у кого нашлись хоть какие-то документальные зацепки, дворянство.
А вот Речь Посполитая не смогла поступиться принципами и в итоге нажила запорожский геморрой.
Уже казацкие файды конца XVI века (кстати, по-татарски «файда» значит «польза, прибыль, нажива», что очень символично), которые правительство пыталось рассматривать, как żołnierskie bunty, а само лыцарство - как благородные rokoszy, продемонстрировали, что боярство, возможно, удовлетворилось бы и пальцем, но rycerstwo zaporoskie на меньшее, чем локоть, уже не согласно.
Вследствие чего на протяжении первой четверти XVII века происходит процесс «показачивания» Ukrainy, который некоторые современные украинские историки обозначают эвфемизмом «овладение волостью». Вероятно, намекая на нестихийный его характер.
Хотя, в социальных процессах, которые длятся десятилетиями, в которых участвуют десятки тысяч людей, разбросанных по огромному пространству (Украина была слабо заселена, в отличии, например, от соседней Волыни), попытка говорить о спланированности уже попахивает конспироложеством.
В начале XVII века Ukraina внезапно превратилась в Эльдорадо. «Это и поясняет, - как писал Грушевский, - тот азарт, тот запал, который вносили во всяческие соревнования вокруг местных латифундий местные крулевята. В их глазах эта новая украина рисовалась золотым прииском в будущем, страной новых, гигантских фортун, которых еще не знала Польша».
И вот тут-то оказалось, что всё это время Rzecz Pospolitа знала казачество исключительно с хорошей – романтической – стороны. Но, как любил повторять незабвенный подпоручик Дуб: «Может, вы меня знаете только с хорошей стороны!.. А я говорю, вы узнаете меня и с плохой стороны!.. Я вас до слез доведу!»
Из материалов ревизий 1616 и 1622 годов вдруг выяснилось, что na Ukrainie уже находится около 10 тысяч казацких дворов.
Что, спустя 400 лет, можно сказать о тонкой душевной организации людей, которые с катлассами в руках шли на абордаж испанских золотых галеонов, мечтая о собственной таверне «Подзорная труба»? Разве, что у наших героев в руках были сабли и брали на абордаж они турецкие галеры. Мечтая про садок вышнэвый коло хаты. Да о том, как покряхтывая от старых ран, будуть слухать, як джмэли над пасикой гудуть.
Видимо, это были вельми и зело продуманные хлопцы, под стать Джону Сильверу, раз, ухитрившись остаться в живых и сколотить первоначальный капитал, заводили хутора, зимовники и пасеки.
В казацких хозяйствах, что характерно, использовалась вольнонаемная рабочая сила. Вся страна в едином порыве евроинтегрировалась, т.е. ударными темпами строила «второе издание крепостничества», а эти куркули вредительски уклонялись от генеральной линии!
Однако, подцепленный где-то по пьяни при взаимодействии с реальностью, цинизм, тихо шепчет мне на ушко, что, вероятно, далеко не все владельцы казацких хуторов и городских казацких подворий кормили комаров в запорожских плавнях, давились соломатой и лечили раны настойкой сивухи с порохом. Позволю себе пространную цитату из книги Сергея Анатольевича Лепьявко (работы которого активно юзаю и вам советую): «…Казачеству в какой-то мере можно предъявить такой «грех», как то, что его бурный подъем привел к замедлению внутреннего развития крестьянского и, особенно, мещанского сословий. Постепенно всё, что желало изменения своего положения, пыталось сделать это не путем улучшения положения своего сословия в обществе, а путем перехода в казачество, которое единственное могло реально постоять за свои интересы. И этот процесс был шире, чем просто бегство. Казачество для такого перехода было очень удобным и универсальным пристанищем именно потому, что не имело узкоограниченной сферы жизнедеятельности. Оно проводило свои принципы во всех сферах экономической жизни (т.е. даже не требовало изменения рода занятий при переходе в него), а также не было ограничено территориально, скажем, городскими стенами. Ведь казак мог жить в городе и заниматься теми же делами, что и мещане, или жить в селе и заниматься земледелием. Однако, всюду он был защищен собственным оружием, обычным и, частично, государственным правом. Это не могло не привлекать. Не покидая собственной хаты, стать вольным, экономически независимым и, даже, освобожденным от налогов. Поэтому побеги в казачество логично трансформировались в желание перенести казацкое устройство в свое село, местечко или город…»
В том, что первым и в практически полном составе показачилось мещанство пограничных приднепровских замков, нет ничего удивительного. Такая социальная группа, как «боярство» было не известно польским юристам, а именно к Короне отошло Киевское воеводство по условиям Люблинской унии. Поэтому основную их массу записали в мещане. Самые завзятые ушли в казаки, остальные смирились с потерей статуса. Никто ведь не считает, что в силовых ведомствах (во все времена) служат сплошные Рэмбо? Тем более, что от пограничных мещан ничего кроме «конно и оружно» выезжать в Поле и не требовалось. Когда же ко второму поколению «буйных» бояр, пером, веслом и саблей вырвавших себе новый – лыцарский – статус, пришло осознание, что «жизнь удалась», оказаться в тренде загорелись желанием и потомки «послушных».
С крестьянством, конечно, сложнее. Тут, ведь, не только сословную грань нужно учитывать, но и этническую. Впрочем, я на «пятом пункте» уже всласть поспекулировал, больше не буду. Тут достаточно и социально-экономических факторов. Выбор, ведь, не богат. Коль в колхозе фольварке дисциплина - урожай будет на диво. Хочешь жни, а хочешь – куй, всё равно получишь принудительную безоплатную отработку собственным инвентарем в хозяйстве землевладельца (panszczyznu).
Поэтому нет ничего удивительного в том, что ludzie ukrainne не вдруг и не сразу (процесс растянулся на два десятилетия), но стали позиционировать себя в качестве казаков. Причем, именно что не казакующие бояре и шляхтичи, не наемники и жолнеры, не авантюристы и преступники, а самые что ни на есть «бюргеры» и «бауэры», составившие основу того, что получило название «городовое казачество».
А может, всё же, и поконспироложить? Тем более, что есть слово, которое позволяет предположить, что процесс на самотёк пущен не был. Слово это – Сагайдачный.
Матёрый человечище! Вы вообще представляете, какая необходима инфраструктура, ресурсы и мероприятия, чтобы мобилизовать 40 тысяч человек?! Из которых, дай б-г, четверть прошла сечевую закалку.
Но «процесс пошёл» еще тогда, когда звезда Сагайдачного даже не взошла. Уже в 1609 году Сейм под страхом смертной кары требовал, чтобы мещане не переходили в казацкую юрисдикцию.
Первая же ласточка прилетела еще зимой 1595-1596 года, когда около двухсот мещан Межиречья во главе с Охримом Гуменицким провозгласили себя сотней войска гетмана Григория Лободы. Но, вспомним, что грань между żołnierskim buntom и «восстанием Криштофа Косинского» еще в 1591 году пролягла аккурат после того, как началась присяга на верность Войску Запорожскому. Причем то, что казаки (не только запорожские) неудачников не любили и головами вожаков расплачивались – общеизвестно. Но Косинский после поражения под Пяткой респекту не утратил и оставался среди вождей (погиб в стычке с людьми Вишневецких). Может именно потому, что путь озарил?
То, что не удалось взять с наскока, дожималось тихой сапой. Вероятно, процесс, действительно, начинался, как стихийный. Отходя от дел праведных, сечевики оседали по «месту прописки», становясь местными достопримечательностями и авторитетами, точками кристаллизации показачивания. Т.е. происходила «обратная проекция» запорожских кошей на волость.
А уж затем эта волна была сознательно оседлана руководством Сечи.
Правительство пыталось обуздать этот опасный процесс. С этой целью были проведены Житомирская (1614 года), Ольшанская (1617 года) и Роставицкая (1619 года) комиссии, попытавшиеся было налить новое вино в старые мехи времен cветлой памяти Яна Оришовского (с реестром в количестве тысячи казаков). В конце концов, скрипя сердцем, комиссары согласились на трехтысячный реестр.
Даже и не знаю, как покорректнее назвать такое поведение по отношению к тысячам людей, которые за Ojczyznu кровь проливали. Тем более, учитывая, что по легкости на подъем и, главное, дешевизне, казацкому войску всё равно альтернативы не было. Вполне возможно, что, если бы не Сагайдачный, железной рукой проводивший политику компромисса с Речью Посполитой ради легализации казачества, количество восстаний было бы намного большим. Периодические лишения его гетманской булавы казацкими ультра тому свидетельство. Но нас интересует другое. В решении Роставицкой комиссии сказано, что на татар казаки будут ходить под руководством местных старост и подстарост. Но есть замечательная приписка «lub z atamanem swoim».
Речь идет не о сечевых (кошевых) атаманах, а об атаманах территориальных. Атаманах казацких общин на волости. Сохранились даже документы, завизированные местными атаманами. В частности, чигиринский атаман «печать свою мескую чигринскую» приложил.
Но атаман, как мы помним, это всего лишь десятник. Есть данные о деятельности территориальных сотников и даже полковников. Так, в 1618 году Фастов («Хвастов»), имение бискупа киевского, служит резиденцией полковника Миська Фастовца и сотника Грицка Фастовца. В качестве еще одной полковничьей резиденции упоминается Кодня, а казаками выступают мещане и подданные из Котельни, Паволочи и Кодни, «имений пана воеводы брестского».
Что казачьи вожаки делали в имениях ясновельможных панов? Слово «стация» помните? Я ведь писал, что с 1587 года жалобы на «выбор стации» больше не прекращались. Кстати, неплохой дополнительный (а для кого-то и основной) стимул для показачивания. Своих-то трогать не будут? Заплати небольшой налог на Войско и спи спокойно под запорожской крышей.
А давайте припомним сообщение Шимона Старовольского о 30-50 новобранцах, которые приписаны к каждому сечевому десятку. Вот на волости, действительно, такое развертывание можно представить.
Информация к размышлению. Структура походного формирования Войска Запорожского во время Хотинской битвы 1621 года. Гетманский полк Петра Конашевича-Сагайдачного (3000 «штыков»). Полки: Тимоша Федоровича (4000), Василя Лучковича (4100), Адама Подгорского (3700), Сидора Семаковича (3500), Федора Белобородько (3200), Семена Чечуги (3200), Данила Довганя (3000), Яцька Гордиенко (2700), Мусия Писаренко (2500), Ивана Зишкаря (2300), Ивана Бардзеи (2000), Богдана Конши (1600).
И как человек, в чьем военном билете было записано - «замполит», не могу не отметить, что именно Сагайдачному обязано Войско Запорожское внезапным обращением степных лыцарей, о которых всерьез утверждалось, что они - nullius religionis, в лоно церкви православной. Со всеми вытекающими последствиями.
Но и без демонстрации мобилизационных возможностей, вообще-то, всё это называется формированием параллельных структур власти. И сопровождалось всё это тёрками, разборками, наездами, драками, членовредительствами и убийствами. Причем, год от году инцидентов становилось всё больше и больше.
Королевская инструкция сейму 1625 года рисует такую картину несносной ситуации na Ukrainie: «…Домашнее своеволие берет верх и так разошлося, что и нам самим тяжко и с соседями нас перессорило. Забыв совсем веру и подданство, они урядили себе удельную державу. Наезжают на жизнь и имущество невинных людей. Украина вся в послушности им. Шляхтич в доме своем не волен. По городам и местечкам королевским вся управа, вся власть у казаков, захватывают себе юрисдикцию, законы издают. Не вспоминая прочих эксцессов, в прошлом году, напав на Киев, убили войта и с ним несколько других невинных урядников, другим велели платить непомерный откуп. Не один шляхетский дом обесчещен и окровавлен собственными подданными под титулом казацким. Год назад осмелились они от своего собственного имени заключать перемирие с султаном-калгою, трактат подписывать, принимать обязательства дружбы. В этом году пересылались посольствами и подарками с Москвой. Своей волей заключают соглашения и войны, нарушают заключенные Речью Посполитой перемирия. В этом году, не обратив внимания на королевский запрет, три раза ходили на море и, хотя получили отпор турецкого флота, причинили большие шкоды в далеких сторонах Турецкого государства…».
Точка кипения была достигнута в 1625 году. Коронная армия во главе со Станиславом Конецпольским двинулась из Подолии на Украину, присоединяя по дороге отряды вельмож и магнатов. Общую ее численность оценивают в 30 тысяч штыков и сабель.
Навстречу выдвинулось Войско Запорожское, во главе которого стоял гетман Марк Жмайло. Причем, отмечается двухсоставность запорожцев. Первые бои под Каневом и Черкассами дало «городовое войско», а потом подтянулись сечевики. Общая численность тоже оценивается примерно в 30 тысяч.
Почему так мало? Ну, во-первых, не все являются обладателями организационных талантов, равных Сагайдачному. Во-вторых, в 1621 году, помимо всего прочего, была демонстрация возможностей (мы, ведь, не используем словосочетание «тотальная мобилизация»). В-третьих, всегда и везде в первую очередь гибнут аматоры и это поумеривает пыл выживших (пока не подрастет новая поросль). И, наконец, в 1621 году была święta (и абсолютно законная) sprawa obrony Ojczyzny, а в 1625-м – более чем сомнительное, с юридической точки зрения, дело.
Генеральная баталия приключилась во второй половине октября 1625 года. Началась она в месте впадения реки Цибульник в Днепр (сейчас это южная околица города Светловодск Кировоградской области – бывший город Крыловъ), а закончилась «вничью» возле Курукового озера в урочище Медвежьи Лозы (район современной правобережной части Кременчука Полтавской области - бывший город Крюковъ).
Итогом битвы стало заключение Куруковского соглашения, главным условием которого можно считать шеститысячный реестр, размещенный на крулевщизнах – государственных землях, и организованный в шесть реестровых территориальных полков: Белоцерковский, Каневский, Черкасский, Корсунский, Чигиринский и Переяславский (на карте выделено зеленым цветом).
В деле выборов старшего был достигнут компромисс. Решено, что казаки будут выбирать кандидатуру, а коронный гетман, именем короля, будет ее утверждать. Поскольку гетманом Войска Запорожского был к тому времени избран Михаил Дорошенко (в казачестве шла борьба фракций), то он и подписал протокол (точнее, за него, «потому что писать не умеет», подписался один из шляхтичей), совместив в своей особе должности гетмана и старшего.
Те же казаки, которые не попали в реестр и были выписаны из казачества – «выписчики» - должны были возвернуться в «обычное послушенство» королевской (точнее, старостинской) или приватной (панской) юрисдикции.
Обычно принято упрекать Куруковское соглашение в компромиссности и двурушничестве, предательстве интересов вчера показаченных в угоду старшИне и значным потомственным казакам.
Но ведь этот пост называется «Перемога Джона Сильвера». После которой, как вы понимаете, Слепой Пью, Джоб Эндерсон, Израэль Хэндс и Джордж Мэрри уже не в счет. "Мертвые не кусаются". А Том Морган, Дик и Рыжий Фаулер, оставленные на Острове Сокровищ, да Бен Ганн, пропивший свою долю за девятнадцать дней, не те персонажи, с которых следует брать пример вьюноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого. Скажу, не задумываясь - делай её с товарища Сильвера.
25 октября 1625 года стали звездным часом Сечи Запорожской. Больше на такие высоты она не поднималась. Ну, разве что во время Черной Рады 1663 года, когда вручила своему кошевому атаману Ивану Брюховецкому булаву левобережного гетмана. Но то было другое время, другая Сечь и другая Украина.
Бросок на север – овладение волостью – закончился полной победой Сечи. Но не Войска Запорожского, чей триумф был еще впереди.
Однако, за зенитом неизбежно следует спуск в надир.
ЧЕРНАЯ МЕТКА
Итак, в 1625 году Войско Запорожское отжало-таки себе волость и вполне легально расположилось на ней. Можно даже сказать, что флибустьерская часть истории днепровского казачества закончилась и началась каперская. В аналогичной ситуации Войско Донское, например, очутилось лет только через полсотни. Социальное развитие тоже свидетельствало, что между Войском Запорожским и Войском Донским лежал временной лаг в полстолетия. Если «значное козацтво», как особая прослойка, ставшая основой реестра и «городового казачества», вполне оформилось еще в первых десятилетиях XVII века, то «лутшие казаки» выделились на Дону во второй половине того же XVII столетия. Причем, что характерно, в значительной части, неусыпными заботами Государства Российского. Которое, в отличии от Речи Посполитой, не жмотничало и признало донцов всех скопом. Хотя, конечно, перед московским правительством стояла задача намного менеее масштабная, учитывая колоссальную разницу демографических потенциалов. Хотинская битва продемонстрировала, что Войско Запорожское способно выставить количество бойцов, равное (если не превышающее) по численности всё население Тихого Дона (с бабами, детишками и стариками).
Так что операция по «компутованию» шеститысячного реестра, представляла собой довольно муторную процедуру. Тем более, что Конецпольский, видимо для приободрения приунывших, расположил кварцяное войско на зимние лежи na Ukrainie.
Весной 1626 года старший Войска Запорожского Михайло Дорошенко с отрядом реестровцев отправился на Запорожье и, согласно букве Куруковского соглашения, сжег там чайки. Точнее, отрапортовал о сожжении. Сагайдачный, ведь, тоже неоднократно отчитывался об уничтожении казацкого флота (а затем окуривал мушкетным дымом Стамбул).
Тут началась очередная польско-шведская война («Война двух Ваз» 1626-1629 годов) и Станислав Конецпольский с кварцяным войском отправился в Пруссию, где, как считают поляки, крепко дважды поколотил самого Густава II Адольфа. В среде же польского командования возникла идея перебросить запорожскую флотилию Днепром и Вислой в Балтийское море и устроить шведам игру в Джека Горобця.
На предложение снарядить 2000 казаков, причем, сверх реестра, Дорошенко с издевательской иронией отвечал: «Не можем того понять, откуда б взять те две тысячи наилучших – может среди тех выписанных, которые уже своими панами, у которых они в подданстве, так чисто ободраны, что едва с душами остались? А для тех, кто в службе королевской остался, есть и тут достаточно работы с врагами святого креста… Имели мы надежду, что король его милость лаской своей за потери наши велит наградить наши нынешние кровавые заслуги, однако никакой милости мы не увидели, даже кусочка хлебца не получили…».
Подобными жалобами переполнены казацкие послания того времени. Тон у них настолько жалостливый, что Грушевский даже предположил, что Войско «в действительности, хотело получить ряд новых прав и вольностей, в смешанном суде с шляхтой, в правах казацких вдов, в праве варения напитков и шинкования ними, а, возможно, и в праве прибылей в шляхетских имениях…».
Тем не менее, идея забыта не была и в 1635 году полторы тысячи реестровиков под командованием Константина Вовка отправились в Восточную Пруссию. Особых лавров не стяжали, пока собирались, война закончилась, но взять на абордаж шведский корабль на рейде Пиллау успели.
Несомненно, политика Дорошенко была продолжением линии, которую гнул Сагайдачный. Кстати, Михаил Дорошенко – дед «Солнца Руины» Петра Дорошенко, который начинал гетманом Его Королевской Милости, продолжил гетманом Его Султанского Величества, а закончил богатющим московским боярином. В отличии от внучка, дедушка погиб в бою. Под Бахчисараем в 1628 году, оказывая интернациональную помощь крымскому хану в его борьбе с аккерманскими казаками Кантемир-мурзы. Поскольку запорожско-крымские отношения – это отдельная поэма о семи песнях, не будем распутывать этот очередной детектив и выяснять, как полководец, прославившийся триумфальным разгромом орды под Белой Церковью в 1626 году, дошел до смерти такой. Зато сие прискорбное событие позволяет нам попробовать разобраться в заплутанном вопросе соотношения слов «старший» и «гетман».
«Пану Григорию Саввичу Черному, на волости старшему и всему товариществу, которое там есть», - писал Левко Иванович 1 декабря 1629 года. И подписывался: «гетман с Войском Его Королевской Милости Запорожским».
Дело в том, что после смерти Михаила Дорошенко реестровцы выбрали своим старшим Григория Черного и коронный гетман утвердил его кандидатуру. Но процедура выборов не проводилась на Сечи. Собравшиеся же на Базавлуке выписчики выбрали гетманом Левка Ивановича.
В укор же Григорию Черному, помимо всего прочего, было поставлено, что «пишите к нам не как к главному, но как к кошевым, как вам нравится».
Было бы очень заманчиво предположить, что понятием «старший» (starszy), обозначался командир реестровцев, а «гетман» (hetman) – руководитель НВФ «Сечь». Но это не так.
В дошедших до нас документах слова «старший» и «гетман» постоянно чередуются чуть ли не со второй половины XVI века. Одни и те же люди могли называть сами себя то гетман, то старший. Иногда даже в одном документе. Тем не менее, определенная тенденция все же вырисовывается. «Гетман» был титулом неофициальным и им обозначались в XVI веке вообще все предводители казаков. И выбранные, и назначенные. И Ружинский, и Оришовский, и Язловецкий, и даже Наливайко (во время восстания, разумеется), хотя уж он-то вообще никакого отношения к сечевому товарыству не имел. «Starszy» же – слово официальное, им титуловались предводители казаков (опять-таки, и выбранные, и назначенные) в правительственной переписке.
По понятиям «гетман» стоял выше «старшего». Очень редко, в знак особого расположения, правительство тоже использовало слово «гетман». Так было с Самойлом Кошкой в 1600 году, когда позарез нужно было отправить казачий контингент в Молдавию, и в 1601 году в аналогичной ситуации в Прибалтике. Титула «гетман» даже в королевском универсале удостоился Сагайдачный после Московского похода, хотя до этого всегда титуловался «старшим».
По тем же понятиям для выборов казацкого предводителя необходимо было собрать коло и обязательно на Сечи. Так что Черный с реестровцами рамсы попутали. Тем более, что сам себя он титуловал словом «гетман».
А теперь добавьте к картине внутриказачьих разборок то, что закончилась Война двух Ваз и Конецпольский не нашел ничего лучше, как разместить na Ukrainie кварцяное войско на зимние лежи. А в это время как раз в очередной раз обострился религиозный вопрос и выходки католической солдатни в православной стране пришлись кстати. Жолнерам же, как это было заведено в Речи Посполитой, жолду не заплатили. Реестровцы тоже пенёнзов пятый год (с самого Куруковского соглашения) не видели.
Весной 1630 года Сечь под руководством нового гетмана – Тараса Федоровича (Трясила) - двинулась на волость. Григорий Черный был схвачен и убит. Реестровцы кинулись было к Корсуню под защиту кварцяных рот, но затем часть их перешла на сторону сечевиков (а часть осталась верной правительству). По сути, началось всеобщее восстание на Украине, перекинувшееся на Заднепровье. Трясило, впервые в казачьей практике, начал рассылать призывы «ко всем, кто хочет казаком стать».
20 мая 1630 года под Переяславом правительственная армия потерпела поражение, вошедшее в историю, как «Тарасова ночь». Результатом этой битвы стало подписание выбранным вместо Трясила гетманом Антоном Конашевичем (Бутом) Переяславского соглашения, по которому реестр увеличивался до 8 тысяч. В отличии о Куруковского соглашения Переяславский договор не оговаривал судьбу Сечи и тех казаков, которые не вошли в реестр. Чем, фактически, закреплялось деление на реестровцев во главе со старшим (которого периодически именуют гетманом Войска Запорожского) и сечевым гетманом. Т.е. волость выпала из под контроля Сечи. Для любителей хлёстких фраз можно сформулировать, что Украина победила Запорожье.
Тут приключилась Смоленская война 1632-1634 годов и казачеству – и реестровому, и сечевому – тут же нашлась работа. Но после окончания войны зарплата заплачена не была. А, значит, следовало ждать очередного обострения.
Чтобы казачество сильно не напрягалось с причиной, сейм выдал постановление о сокращении реестра до семи тысяч и постройке крепости Кодак (при впадении Самары в Днепр), которая должна была перекрыть путь для запорожских морских походов. С Турцией в это время было очередное замирение и султан обещал придержать татар.
В кратчайшие сроки – с мая по июль 1635 года – крепость (может, точнее, форт?) Кодак была построена и в августе захвачена и разрушена отрядом запорожцев под руководством Ивана Сулимы. История крайне мутная. Неизвестно даже были ли сулимовцы реестровцами или сечевиками. Тем не менее, по распоряжению реестрового руководства Сулима сотоварищи были схвачены, выданы и казнены. Единственного амнистированного по этому делу звали Павел Бут.
Весной 1637 года Павел Бут (Павлюк) уже в ранге гетмана двинулся с сечевиками на волость, чтобы как писал он в письме Конецпольскому: «Мы хотим, чтобы один был старший в Войске Запорожском, а не два». Во всяком случае, он четко осознавал одну из причин глубокого кризиса, охватившего Войско Запорожское. Часть реестровцев присоединилась к нему, часть осталась верной правительству. Однако, как и восстание Трясила, восстание Павлюка вышло далеко за рамки внутриказачьих разборок и приняло характер массового движения населения Украины и Заднепровья.
После поражений под Кумейками и Боровицей в декабре 1637 года реестровцы заключили с командующим правительственной армией Николаем Потоцким соглашение и выдали Павлюка. Оставшиеся в живых восставшие отступили на Сечь, где выбрали гетманом героя рейдов на Северщину времен Смоленской войны Якова Острянина. Весной 1638 года войско Острянина двинулось на Заднепровье, но разбитое в середине лета, оступило в пределы Российского царства. Реестровое казачество участвовало в подавлении восстания Острянина.
В марте 1638 года сейм принял «Ординацию Войска Запорожского реестрового», которым кардинально переформатировал Войско Запорожское.
Реестр - шесть тысяч казаков в 6 территориальных полках: Каневском, Белоцерковском, Черкасском, Корсунском, Чигиринском и Переяславском. Однако, теперь Войском Запорожским руководил комиссар, назначаемый сеймом. Полковники и есаулы также были не выборные, а назначаемые. Единственные должности, на которые (номинально) избирались казаки – сотник и сотенный атаман.
Казалось бы, ничего страшного. Не зря, ведь, в начале статьи проводились параллели с Доном. Восстание Разина – чем не аналог? В 70-е годы XVII столетия Войско Донское было окончательно подчинено московскому правительству. Однако, донское казачество заняло свое особое место в сословное иерархии Российского царства. Причем, именно тогда и начался взрывообразный рост численности донцов.
Но, видать, не зря у немцев родилось выражение «polnische Wirtschaft».
«Ординация», в частности, гласила: «… на вечные времена лишаем казаков старшинства, всяких старинных судебных постановлений, права, доходов и других наград, приобретенных ими за верные услуги от наших предков и теперь вследствие мятежей утраченных, и желаем тех, кого в живых сберегло военное счастье, иметь в состоянии простого народа…».
Таким образом, все юридические достижения днепровского казачества, начиная с постановлений Сигизмунда II Августа 1572 года перечеркивались. Казачество, как особое привилегированное воинское сословие прекращало свое существование. Ликвидировалось то, что превратило толпу казакующих сорвиголов в Войско Запорожское – «казацкий иммунитет». Наверное, записанные в реестр на условиях Куруковского и Переяславского соглашений, не ожидали такого афронта. Ведь они утратили все социально-экономические преимущества, которые имели и ради которых пошли против сечевиков. И превратились в толпу наёмников.
Набирая войско из людей, утративших свой юридический «иммунитет» и мечту об особом статусе привилегированного воинского сословия, Речь Посполитая закладывала бомбу замедленного действия. Бабахнувшую через 10 лет.
Ну, а Сечь? Сечь была ликвидирована. Укрепления на Базавлуке были уничтожены, коши захвачены реестровцами и превращены в подсобные хозяйства территориальных полков. Крепость Кодак восстановлена, на Никитином Роге была устроена застава, на которой вахтовым методом дежурили отряд драгунов и реестровые полки (по очереди).
Сечевики разошлись куда глаза глядят. Часть на Дон, из-за чего тут же активизировалось черноморское пиратство уже донских казаков, часть на необжитые земли Заднепровья (будущую Малороссию) и Дикое Поле у стен Белгородской Засечной Черты (будущую Слободскую Украину).
В 1652 году Богдан Хмельницкий создал Чертомлыцкую (Старую) Сечь. Но это была уже совсем, совсем другая история.
А пока наступал złoty spokój.
Читателю будет интересно узнать, что такое Польская сабля
Journal information