kiev_andrash
Цикл. Часть №1
Цикл. Часть №2
Цикл. Часть №3
Посмотрим на карту пунических колоний – все они разбросаны вдали от собственной родины. Их нет ни в Малой Азии, ни в Египте или Ливии. Да, разумеется там найдутся некие поселения с условно финикийскими корнями.
Но почему же они не заняли ничего иного?
Почему финикийское пространство находится в отдалении, в тесном мире Тирренского треугольника, в напряжении с греками и италийцами, этрусками и племенами Африки?
Менее культурные и более легкие к обживанию пространства остаются не тронутыми. Половина Средиземноморья пустая земля или вернее пустое море для финикийских кораблей – их удел только гавани. Никаких масштабных поселений в Анатолии, в отличии от тех же греков, которые освоили побережье Малой Азии через пространство небольшого (сравнительно) Эгейского моря. Быть может суть в том, что истинный Левант находился там, где он есть и сейчас – на левантийском побережье Лигурии, к востоку от Генуи?
И тогда вопрос о нахождении пунических колоний в пространстве Тирренского моря отпадает сам собой – это логично строить колонии там, где твой исток. Великие города пунического торгового пространства обретут свой смысл в масштабной карте республик, обвенчанных с морем.
Амальфи, Ноли, Пиза, Генуя и Гаэто, разве это не те же самые города-государства якобы древней Финикии?
Все, что их отделяет от друг друга, это развернутый нарратив из разных кабинетов одного здания - ориенталисты и медиависты, каждый занят своей легендой, не ведая про друг друга. Достаточно вспомнить, что некогда север был внизу на картах, запад менялся с востоком, а мог быть и вверху карты, как блуждающая Финикия вполне впишется в новые координаты. Не удивительно тогда, что греки не основали ни одной значительной колонии в пределах Лигурии – ведь их в равной степени не было и в якобы древнем Ливане на побережье гористых склонов и скудных долин восточной окраины Средиземноморья.
Сама манера основывать колонии и содержать их за счет эмиссии собственных граждан за пределы тесного мира родных стен, свойственна и более поздней эпохе морских республик, не менее сказочным, чем времена Дидоны и Пигмалиона. Это не столько оспаривание истории, сколько проведение паралеллей, слишком явных, чтобы быть случайными.
Разве древние народы моря, разрушившие Египет Рамезидов, не схожи с пришедшими из-за моря ордами крестоносцев?
Разве государство Митанни, якобы древнее-древнее, не удивляет своей индоевропейской сущностью, находясь в той же географии места, что и позднейшее графство Эдесса?
Разве тн кризис бронзового века не схож с кризисом от нашествия вооруженных пилигримов?
В каждом моменте клинописной истории проскальзывает коричневый рукав бенедиктинца.
Латынь - язык отвлечь профанов и дать им многословие единственных, но уступивших смыслов.
В конце концов что pun, что phonecia, есть лишь иносказательное прикрытие для слова neuf, сиречь «новый». В значении времен – пришедший вновь и ставший сам пришельцем, Ведь эта история повторяется вновь и вновь. Для темных веков – это арабы и сарацины, которые осваивали пространство Тиррениады, в той же рьяной степени, что и древние «карфагеняне». В обратном, зеркальном прочтении, европейские «христиане», совершали свой акт пилигримства на свой Левант, но уже столетиями позже.
Это и есть те самые нарративы – условные истории, расписанные через свои семантические и визуальные коды, гальские картинки – набор осмысленных и озвученных историй, которые формируют образ, часто живущий лишь в пространстве узкой модальности малой группы, которой так же часто, бывает что везет стать группой власти и пера, которое и служит единственным свидетельством прошлого, отодвигая иные, одновременные прочтения в условные пространства другого времени. Ведь история по сути сформирована вокруг определенных наборов семантических глосс, по которым отсортированы все события и под которые подобраны нарративные догмы. Так, нашествие сарацинов, есть то же, что и «колонизация» финикийцев, в равной степени, как укрепление Леванта со стороны Алирамичей, семейства обосновавшегося на землях Пьемонта и Монферата в 10 веке, вполне может вписаться в термины «крестовых походов», тем более, что семейство маркизов Монферратских умудрилось побывать на тронах не одного крестоносного государства. В самом названии их страны, Monsfra, звучит «железный монах». Разве это не указание на святого пилигрма с мечом и на коне? С иной стороны, немало дворян, наподобие Anscarii из Бургундии или Босонидов из Прованса, нашли свое пристанище на землях Италии и обрели там власть и славу. В конце концов и сама Италия, это всего лищь земли между Венецией, Провансом, Равенной и Тосканой – сиречь та самая Ломбардия, страна длиннобородых, где стоит город Медиолан-Милан – средина земли.
Для Ломбардии он действительно середина.
В продолжение идут слова – та самая глосс-ария из созвучий, которую так не любят в традиционной истории, и так злоупотребляют в истории ревизионной. Те самые Алерамичи, вполне могут означать не мифического предка Алерама, но Аль Рим, арабское имя для европейской христианской династии. Или это уже в последующих легендах и нарративах она стала таковой, христианской и европейской, когда уже забыли сарацинское имя крестоносцев?
Ведь и уже упомянутые Anscarii, есть озвучка на сей раз турецкого «яничар», что в свою очередь есть Янова курия – собрание Иоанна, те ближний круг царя, если понимать имена царей как титулы и обозначения их статуса, а не персональные прозвища без смысла. Выходит языки пришедших в Ломбардию были смешаны? Как и в Святой Земле нарративов о крестоносцах.
Чтобы увидеть эти сходства, нужно помнить все истории, вычленяя ядро внутри но и тогда это всего лишь гадания из обрывков фраз. Так, считается что Республика Генуя в 1741 году утратила город-остров Табарку, подле Туниса, но на деле этот остров был владением семейства Ломеллини, взятым в концессию от османского бея Туниса. Смысл аренды был в вылове кораллов. Ломеллини были дружественны Андреа Дориа, титану моря, создателю новой Генуи в XVI веке, восставшей на испанском золоте из гальского пепла. Дориа был князем Мельфи в испанском Неаполитанском королевстве и союзником Карла V Габсбурга, императора и прочее и прочее.
Испанцам нужны были кораллы…
Посредничество стоит отдельной плоскостью.
Генуя имеет свои обширные интересы в Тиррениаде. Венеция правит Адриатикой. Эгейское море ковер из спутанных интересов множества игроков, главные из которых все те же Генуя и Венеция, поглотившие мелких предшественников. Генуя удерживает за собой Газарию и Крым. Венеции достается Кипр, Кандия и нынешний ближневосточный Левант, где их подпирают флорентийцы, проникая даже в семьи шейхов. Флорентийцы осваивают наземную торговлю, конкурируя с Нюрнбергом, вторым легким дыхательной системы Венеция-Германия, где нюрнбергские купцы обеспечивали доступ венецианцам в Империю и наоборот. Габсбурги восстановили Геную, разоренную галлами Людовика, Карла и Франциска Валуа. Испания своим банкротством уничтожила Фуггеров. Испания после банкротства Фуггеров стала вотчиной генуэзских банкиров.
Генуэзские семейства строят виллы в Риме.
Чезаре Борджиа изгоняет Гвидобальдо Монтефельтро из города и герцогства Урбино. Семья Делла Ровере возвращают ему трон, став папой в лице Юлия II. Каждый папа умудряется урвать кусок земли то у соседа, то из собственного набора feudi, для представителя своего рода. Эта бурная и кипучая деятельность из минутных владений и титулованных «историй», сортируется в инвентарном списке по значению. На вид кажется, что Венеция и Генуя, две силы стоящие против друг друга, но сравнивать их можно лишь в том, что каждая стояла у моря. Венеция была владением Государства, которое само по себе было владением избранным семейств, имевших свою традицию, больше в мире Ромейских принципов. Генуя была коллекцией владений избранных семейств, будучи сама общим интересом. В каждом городе венецианской Терраферма, сидели ректоры и деканы Республики. Диктатор Генуи Дориа, имел собственные владения вокруг и внутри владений Республики, никак ей не подчиненных и подвластных только императору. Эти города были не столько городами, но уделами Семей. Достаточно посмотреть на карту ниже, чтобы понять какова истинная картина Генуи – не все семейства и не все их владения мной отмечены, но и этого достаточно, чтобы понять – единая Италия существует лишь в прокламациях Гарибальди.
Для жителя Генуи или Пизы или Венеции или Флоренции, Италии не было никогда.
Их северные соседи жаждут исключительно общаться в понятиях титулов и владений, скрывая свое семейное чувство, оставляя на обочине «семейства» в виде имперских рыцарей или патрициев свободных городов, то Итальянские «земли», не отделимы от «семейств» - нет Милана без Висконти, Флоренции без Медичи или Феррары без Эсте. Фарнезе, делла Ровера, Пикколомини, Спионла или множество иных семейств, как Мирандола или Казанова, чьи владения были слишком малы и разбросаны между землями крупных игроков, хотя некоторые вполне могли стать самостоятельным явлением наподобие кратко жившего Stato Landi (к нему приложили свою руку все те же Дория и семейство Ланди, обосновавшееся позднее в Монако), все эти семьи составляли подлинную географию внутри начертанных линий этих псевдо stato, бывших лишь тенью Эго их владетелей.
Андреа Дориа - тот, кто наново создал Республику Геную....
Кота Дориа назвал Драгут, в честь своего врага - корсара Драгута, берберийского пирата и адмирала, которого Дориа выдал за 3500 золотых дукатов, после четырехлетнего плена, когда Иордан Рыжебородый, он же Хайр-ад-Дин Барбаросса, осадил Геную и потребовал отдать Тургут-Рейса, он же Драгут. Будущий мальтийский великий магистр, Жан де ла Валлет, был посредником на встрече адмиралов. Море дало Дориа все - его богом был Посейдон, в облике которого он приказал себя нарисовать:
Генуя, раз уж о ней, разоренная галлами, лежала в полном подчинении им. Торговля упала, город был разграблен и опустошен. Именно Дория, создав союз с императором Карлом, породил ту новую Геную, которую мы и знаем.
Сейчас это определенно стала республика аристократов - Дория официально возвысил\заключил пакт почти с 250 семьями города и нобилей Республики, собрав их в группы под общим именем, увеличив официально число Высших Семей до 28.
Право иметь свою Albergo dei Nobili , разве это не есть та самая власть?
Разве это не подобие роя, который обживает свой угол?
Когда смотришь на списки голосующих в Совете Генуи, что можно увидеть?
К римеру тринадцать имен Спинола, пять Дориа, восемь Дела Каррето, будут ли они "голосами", или фракцией голосящей? Бальби, Палавичини, Гримальди, Дураццо, Империале, Фиески и прочие и прочие, при всей кажущейся многочисленности, на деле их немного. По сути это два-три десятка имен (из тех самых 28 Альберг), разбегающихся на ветви и веточки, порождающие еще большие деревья, Albergo dei Nobili, Город Благородных, Красный бинеаль двухлетних дожей. Это совокупность семей и людей, которые носят общее имя, что делает из них если не племя, то его подобие. Поэтому, говоря Дориа, не стоит удивляться что в одной из битв почти 200 человек носило это имя - Альберга Дориа вышла на бой. Все они дети одного имени.
Что строили и чем владели эти семьи?
В пик могущества и богатства, они вышли за пределы старого города и его поделенных районов, с их святыми, домами, скупченностью и нравами, старых кварталов. Они создали свое подобие Гранд Канале и его дворцов. Их Палаццо деи Ролли, которые описывал Рубенс в своих альбомах, могущество и роскошь немногих даже для не бедной Генуи.
Их территориальные владения сконцентрированные вокруг старых марок и легенд прошлого – XVI век знает уже остаточную формацию, переваренную в новую форму и становящуюся базисом для следующего этапа – это промежуточная эпоха перемен, растянувшаяся на долгий период времени, чьи главные свершения – болезни, войны и голод, перекрывались становлением новой аристократии, усилением монархии и буржуазии, капитализмом и новыми мирами. Старые враги примерялись к новым реалиям. Чем владели они? Каковы их города и города светлейшей Республики?
Владения Дориа были разбросаны по всей Италии, от Лигурии до Сицилии. Но основа их была вокруг их общего интереса, рес-публики Женоа (Генуя).
Принципат Онеглиа, полученый как папский feudi из рук епископа Альбенги, в 1298 году, был всего лишь поводом для возвышения Дориа - как кажется, они не имели старой и долгой истории внутри их прошлого.
Нынешняя Альбенга выглядит так:
Повторяя в общих чертах карту Маттео Винцони конца XVIII века:
Черты города сформированы в согласии с его историей - внутри ядро римского castrum, с дальнейшими наслоениями последующих эпох. Не вникая в суть явления, можно с легкостью вычленить составные части этого города - его центральная часть действительно сформирована в виде пересечения двух улиц, формирующих своеобразный Т-видный облик с тремя выходами из города. Но та же схема применена в Ришелье (позднее добавлен еще один выход), в Сервильяно и многих иных городах.
Римское ли это?
Имперское ли?
Или военное?
Во всяком случае, после долгих разорений XVI века, город был восстановлен и как думается то, что видно сейчас, восходит именно к тому времени. Стоит отметить еще две особенности - болота вокруг города, уничтожившие его морскую торговлю в угоду Генуи (болота возникли из-за неумелого отвода вод реки), и тамплиеры, оказавшиеся здесь. Стоит напомнить что именно тамплиеры осушали болота Парижа. Но здесь, болота возникли в XV веке, что разрывает официальную связь между тамплиерами и осушкой болот. Снова перед нами картина нарративной древней истории с ее сказами, и вполне связанная логическая последовательность материальных явлений, рисующих связанные картины причинно-следственных связей. Старая морская республика Альбенга, получившая свой свободный статус коммуны в 1098 г, в связи с участием в Первом Крестовом Походе на Левант (какой же Левант? Ближний или дальний?), разоренная пизанцами в войнах морских портов 11-13 вв, становится заложником плохой ирригации, как думается сделанной намеренно со стороны Генуи, хоть и бывшей Синьром Альбенги, но видевшей в ней конкурента в XV веке, что порождает запустение города, его заболачивание и проблемы, рожденные от войн и экономического упадка. Иными словами, все, что восходит до определенной оптики, условной границы XVI-XVII века, более склонно быть нарративным сказом - историей о родах, рыцарях, землях и тп бумажным событиям, в то время как все, что позже более завязано на экономические явления. Совпадение ли то, что век XIV-XV, это век легатов и юридического оформления самих понятий власти, земельной собственности и тп явлений, те ревизия мира, сделанная клириками средневековья, на основах которой вырос наш мир капитализма до-индустриальной эпохи?
Снова эти ревизии эпох, на которых покоятся предрассудки будущего о прошлом и которые формируют навязчивые видения будущего из прошлого.
Помимо естественного прироста, откуда брались остальные?
Малые лигурийские коммуны не могли заполнить показатели роста крупных городов. Учитывая смертность и ее огромные цифры из-за эпидемий и войн, только миграция, как внутренняя так и внешняя, могут дать какие то объяснения. Вопреки долгому нарративному рассказу про морские республики, на деле исторически более менее достоверная эпоха, застала совсем иную картину. Венеция и Генуя - торговые империи разных эпох и склада. Пик могущества Венеции приходится на XVI век, в последующий век она бьется за удержание своей обширной торговой сети от Адриатики до Леванта на Востоке. Утрата Кипра, Крита и Мореи, сузит, но не ограничит ее интересы. Венеция имела обширные владения на континенте - Далмация, долина По. Генуя была ограничена внутри побережья и горских долин Лигурии. Корсика едва ли имела 100 тысяч жителей в XVII веке, и даже эта цифра завышена.
Все преимущество от Корсики - порты.
Владения знатных генуэзцев в Крыму и в Эгейском море были утрачены.
Венеция владела городами и их землями, внутри ее территорий не было ни одного внешнего вкрапления. Как видно из примеров выше, территория светлейшей республики Генуи была похожа на швейцарский сыр, прорезанная множеством независимых и полунезависимых принципатов. Венеция оставалась замкнутой аристократической республикой, чьи члены оберегали обособленность своего государства. Генуя была заложником своих семейств, которые использовали ее как площадку для собственных, часто территориальных интересов. Венеция никогда не была частью Священной Империи. Генуя была. Многое из истории республик объясняется подспудно из их прошлого. Инвестиции генуэзцев в испанскую монархию были проторенной дорогой - Генуя уже участвовала в Реконкисте, предпочтя более близкие земли, далекой Святой Земле. Венеция вложилась в Константинополь, став заложником своих вложений.
Вновь, долгая нарративная история до определенного периода и скудная, но более реальная и последовательная, цепляющаяся друг за друга история последующего времени, ставят под сомнение все яркие сказания прошлого. Возможности допущений велики. В своем время, эти земли входили в территории подвластные Равеннскому экзархату и тому, что сейчас называют Византией. Но Византия всегда именовала самое себя - Империей Римлян. На севере был еще один король римлян и император Рима. Вплоть до падения Константинополя, эти земли могли принадлежать той, иной Ромеи, которая на Босфоре. Официально - это невероятно, но зато куда более логично. После падения старого Рима, даже не нужно менять грамоты - достаточно лишь рассказать,что упомянутый император - иной римлянин. Все остальное, грызня и склоки за земли, вполне логичны - делят шкуру, платье мертвого короля.
Обычный рассказ не дает ясного видения. В конце концов о какой Республике Генуя можно говорить, если два семейства, Адорно и Фрегозо. исправно поставляют ей своих дожей, за краткими интервенциями внешних завоевателей? Начиная с 1363 года, после очередного "восстановителя" Боканегра, эти два семейства посменно правят Генуей - в 1363 - 1378, 1384-1392, 1413-1421, 1436-1458, 1461-1464, 1478-1499, 1512-1527. Те краткие вкрапления между ними из Висконти, Валуа или случайных имен - краткие миги одноразового правления. После захвата Генуи адмиралом Дориа, эти фамилии более не звучат в списках дожей.
Не означает ли это, что сама структура власти изменилась?
Или эти имена не более чем прозвания фракций, превращенные как обычно в персоналии?
Изменения были не только в введении новых сроков правления дожей Генуи, но и сменой самих правящих семейств и более того, их связей. Связанные с Адорно Джустиниани и с Фрегосо,, Фиески, могут оказаться сменой вывески. Заговор Фиески 1547 года и его разгром, объяснит исчезновение имени Фрегозо, равно как и разорение связанной с ними коммуны Савона. Этот крупный торговый порт, обласканный папами из семейства делла Ровере, выходцами из этого города, был долгое время конкурентом Генуи в морской торговле.
В 1528 году, Генуя разрушила порт Савоны - разрушенные стены и дома старого замка были выброшены в портовую гавань. Савона перестала быть морским торговым центром. Ее роль свелась к второстепенному городу в пределах Репсублики. Ее количество жителей сократилось в три раза - город никогда не оправился от ликвидации порта.
Эти поступки рисуют картину конкурентной борьбы, которую застали только на финальной стадии.
Общий исторический нарратив, одержимый королями и богами, не видит до сих пор движения денег. Попытки сконструировать иную Европу, тонут либо в безвестности либо в обширности материала. Флоренция держалась за конкурентный путь от Рагузы, через Анкону и Пизу. Замкнув эту линию, флорентийцы стали бы главными конкурентами Венеции на море. Неаполь подчинил торговые интересы Амальфи и прочих портов южной Италии. Пиза стала собственностью Флоренции. Десятки городов на лигурийском побережье подчинились Генуи, утратив свой статус в ходе борьбы. Лишь республика Ноли все еще продолжала быть формально отдельным субъектом внутри Генуэской республики. Значит их было больше, куда больше этих "республик у моря". Стоит посмотреть на Амальфи, вспомнить, что и Генуя и Венеция выросли из малых коммун, как становится понятно, что для существования им не нужен был размер. Гибель конкурентов породило их рост и численность населения. Говорят, что Савона имена 18 тысяч жителей до того, как Генуя уничтожила ее порт.
Сколько таких Савон полегло?
Внутри владений Генуи находилась зависимая независимая республика Ноли (внизу на карте):
Созданнаая прихотью одного из Штауфенов, к конце своего существования, эта морская республика, имела 1,5 тысячи жителей, и 4 кв. км земли. Кажется, что это наследие очень далеко прошлого, но что есть далеко? Маркизат Финале, отнятый испанцами у дель Каррето в 1602 году и доставшийся Генуе в 1713 году, до сих в гербе города носит цвета Арагона - красный и желтый. А ведь дель Каррето правили городом более 500 лет!
Коротка выходит память и у нее есть свое дно, ниже которого либо нет памяти, либо нет памятующих, ибо их сменили иные. Впрочем и сам город едва ли больше деревни:
Цеховые братства имели своих святых покровителей и были не только ремесленниками, но и религиозными орденами. Их святые лишь номинально инкорпорированы в общий пантеон под эгидой якобы единой церкви. Структура власти и мышления была завязана на имена. Правление Фрегозо и Адорино, игры в гвельфов и гиббелинов, за пределами слепого разъяснительного рассказа, указывают на партии, аналоги сменяющихся чаш, тех самых фракций мифа, которые были сметены и уничтожены в буре XVI века. Эти перемены запрятаны внутри слов. Попеременная смена правлений двух династий внутри Генуи, якобы выборных дожей, не есть ли это поименование чего то иного?
Разве знаменитые гибеллины, не схожи в своем названии на габель - налог?
Быть может и вся суть конфликта между некими гвельфами и гибеллинами, шла вокруг взимания налогов?
В нарративной истории, есть Рим и варвары, которые затем сменяться Римским императором и мелкими "тиранами". Вопреки своему "тираническому" правлению, все они имели грамоты и оправдания в имперских титулах и системе администрации. Все эти Висконти, делла Скала, Маласпина или какие иные фамилии, возникли после смерти Штауфенов как захватчики их собственности и рядясь в регалии имперских чиновников, создали свои собственные мини-империи. Эта история, если это история, создает раздвоенное видение. С одной стороны это приглаженные, текстовые картинки, способ правильного чтения которых привил XVIII век.
Унификация книг, лишила их шарадной части. Еще в XVII веке, издатели были тайнописцами. Расположение рисунков, букв, строк, нумераций - все могло нести скрытый смысл для посвященного.
Это игрушка разума, особый способ умысливать, явно кажется новым. Он еще пропитан образами и мнемоникой. Это искусство отмирает самое собой. Век разума уже видит только чистый текст, не образ, не арго, не глоссу или иероглиф, но только мертвые буквы и мертвые звуки. Так они раскатывают старые повествования, придумывая новые способы прочтения. Так то, что могло быть образным явлением, передачей смысла и Устава, становится нудным перечнем из ничего не значащих имен, замков, свершений. Как кажется, перемены, произошедшие внутри мышления, отразились и на переменах в обустройстве мира. Очерченные тени начинают обретать плоть и скучные картинки борьбы папистов с императорщиками, могут рассказать иные истории...
Эти пассажи сделаны, чтобы указать на надуманность смыслов, транслируемых в прошлое. Недостаточно прочитать или накопить информацию. Недостаточно ее запомнить. Сейчас идет пробивание сквозь умысливание иной эпохи, которая потратила огромные силы на создание своего нарративного комплекса, чья единственная задача обосновать все тот же Миф через разумные умысливания, превратившееся в бесконечную игру из распущенных нитей. За ними не видно клубка, но именно в клубке был весь смысл. Нынешняя история уже далеко ушла от бравурных речей XIX века с его риторикой наций и первичного глобализма. Но разве XIX век возник на пустом месте? Ревизия эпохи Просвещения, создание Описаний, Путешествий, Историй предшествующих столетий. Еще ранее реформы легатов и доминирование клириков, на чьи достижения обопрется буржуазия. Век подлинных аристократов и подлинных жрецов и вовсе покрыт туманом. Орудием же чтения выступает инструмент, сам порожденный в ходе развития, рожденный, а значит смертный в той форме, в которой ныне живет.
Разум ставший инструментом в падении, уступает место возрождению былого видения.
Геополитика сакральна, идеология вторична.
Прошлое не есть проекция нынешних наций в их нынешних границах в прошлое с попыткой набрать нужное количество сказок и легенд, героев и домыслов, сплетен и басен, чтобы ими обосновать свое будущее. Мир прошлого мульти модален и он не имел той картины общего, которую имеем мы. Не корректно говорить об истории Франции. Такого явления никогда не было. Можно лишь пытаться очерчивать отрезки и ставить точки, переходя от одного сказания к другому. Не смотря на некую преемственность, различность куда более существенна и коренится она не столько в новом, сколько в проявлении предустановленного. И чем выше пик взлета одних, тем яснее видна им бездна грядущего падения. Что вовсе не добавляло им не общности интересов, ни единства мысли. Первичный осколок старого времени, стал закваской мира в котором мы живем. Достаточно отказаться от привычной и рассортированной картины мира и прошлого, чтобы увидеть что кажущийся прогресс и поступательное движение вперед, в контексте позитивистского мышления рацио, есть на деле падение и деградация в сравнении с тем, что было, с той разницей что бывшее имело обоснование в иной семантике, способе изложения себя и места себя в мире, равно как и в ином способе осознавать.
Иными словами, их конфигурация нейроных сетей была иной, что генерировало совсем иные смыслы и совсем иное отношение между миром и адамом. Синапсис распался, бактерию сменил вирус. Хаосу естественных изломов, пришла на смену упорядоченность прямых улиц. Набор из старых глосс разбросан повсюду и оставлен своими для своих. Нет смысла сопоставлять и находить сходности между «лингвистикой» и «арго» Мифа. Они существуют рекурсивно друг другу, хотя куда вернее будет аналогия плоскости и сферы, где в пересечении кажется сходство, но сам способ умысливать арго радикально отличен от сравнительного языкопознания выведенного из древесного образа рацио, проецирующего самое себя на весь внешний мир и так рефлексируя сквозь мицелий нервной системы в плоти-земле, того что нонче зовут «человек». Ведь ранее их были виды. Адам всего лишь мод-ель- средина полноты (med-al), настройка шаблона, а не альфа с омегой.
Генуя, которая на деле Иоанния, есть лишь пример.
Пример перелома, где мышление из цельного, сферического, спаянного тотально понятиями общего и неделимого, утверждается в индивидуализме. Гуманизм породил не только поиск высшего состояния человека. Разум, обособленность, а с ним и распад прежних связей общности, прямого знания и познания округи, все это ставшее следствием идущего Цикла, родило потребность в новых реалиях, новых регалиях и новой форме самовыражения. Это было выныривание из сна в иной сон, который казался пробуждением. Многочисленность иллюстраций из городов, призвана показать срез. На условный 1500 или 1600 год, который является нашей безусловной и не преодолимой чертой, за которую только только начинается пробиваться свет понимания, определенные места были уже сформированы и начали свой новый путь.
Маркет, маркетант, Марк, Марс – Меркурий, море, mercy, все схвачено вокруг пространства моря - торга- города, от которого расходятся rue, ручьи, ул(р)ицы, st-ree-t, совокупности порядков-миров, которые объединяет civitas, ville, urbs.
Море как отражение Мира.
Мир как отражение Рима.
Рим как отражение сМер-ти.
Тут все те же слова, обозначающие матрицу игроков, возникшую как явление в уже пограничный мир, что оставило такие явные подсказки и следы. Урбанин-горожанин, бурый, вор, рабэ, есть отражение мира-модуса, который был как конкретен, во-землен, так и абстрактен. Конкретные явления становились нарицательными и наоборот. Модель мини империи в Италии в виде Равенского экзархата, породило все модели из указанных выше цепочек – Рав-ин, яко и равнина, и равва и бур(г) и урб-с, выраженное вновь таки во всех срезах-стратах в прошлое и будущее. В этом условно мнимом и условно кратко жившем «экзархате», отражена как модель, история всей Европы – Город и окрест, выплюнутый в отдельную реальность.
Ведь это только мнимость, будто Рим и есть тот самый город.
Официально, все те же сторонники традиции расположения нарративов, которой мы сейчас следуем и которую называем историей, признают, что Гонорий император, сделал Равенну столицей в 402 году.
К чему тогда истории о разорении Рима в 410 Аларихом и 476 Одоакром?
Что грабили войска Рицимера в 472?
Что жгли вандалы Гейзериха в 455?
Ведь пал всего лишь некий Рим, но Равенна. Столица и место обитания императора, остался целым. Вновь, все лежит открыто и на поверхности. Мара из слов и выученный нарртивов, вот истинное оружие сокрытия. Смешно слушать спорщиков и адептов истории, которую они сами не знают. Вновь слова-имена. Аларих- Аль Рейх, Аларамич. Рицимер – Рикс маре, идущий из Милана на Рим. Снова реалии – ре-аль, земная цельность, создают «мифы» греков и римлян – Марс-Меркуций, отражены в Мил(р)ане и Республике святого Марка. Город-Урб, берет свое название\дает свое имя Равенне, коия без малого триста лет стояла градом сохраненным, столицей и оплотом Рима, один из которых, якобы стоял на востоке, а второй лежал в руинах в долине Т-ибра. Не от того ли говорят о болотах Рима, что Равенна стояла в окружении болот? Два города через всю Ит-Алию, Эль-Ат, отражающие друг друга.
Разделенность Италии и богатство ее семей, сохранили лучше срез прошлого, чем истории книг и слов. Они ворвались как мотыльки в новый мир – экспансия и жажда тех, кого больше не сдерживали границы и кто мог увидеть как купол шагнул за пределы старых очерчиваний, набрасывались на каждую новую территорию, в попытках выбрать все, что давал краткий всплеск, разновидность безумия, огонь освоения, рожденный из введения зерна и пшеницы взамен привычного корма своей земли. В этом, вновь наступает приближение к оптике мира. Вся история прошлых 300-400 лет, это погоня за пшеницей, или иным зерном, чтобы хлеб утолил голод, потому что иного нечего было есть в том мире, что целиком оказался заточен под пшеницу. Избыток населения рождал дефицит еды.
Доступная к наблюдению история застает мир в состоянии постоянной гонки – кто кого, голод пахаря или пахарь голод. Избыток урожая зерна давал основное пропитание человеку. В погоне за едой он брал на себя ярмо земледелия и становился рабом зерна. Все крутилось вокруг хлеба и его избытка\недостатка.
Только приход картофеля и кукурузы, а так же аграрная революция 1750-1850, позволила снизить давление и создать нынешний мир условного прожиточного минимума, пригоршня милостыни, брошенная капитализмом, выросшим на согбенных спинах крестьян. Без зерна, феодализм бессмыслен.
Феодализм это одержимость землей и ее о-ресурсиванием.
Феодал – это капиталист земли.
Без зерна нет крепостничества.
Улучшение производительности и развитие денежных отношений, делает бессмысленным контроль над крестьянином. Достаточно держать землю и играть с ценой зерна. Вся тяжесть ляжет на ту же согнутую спину. Если капитализм родился не так уж и давно, то и феодализм не стоит отодвигать в дальнее прошлое. Он приходит на сломе видимости. Столетий не существует в определении эпохи. Они явственно ощущаются по набору кодов и смыслов, чьи смены рисуют свои рубежы. Отсюда долгий XIX век с 1789 по 1914. Такой же долгий век XVI с условного 1470 по 1650 гг. Эти ощущения историка, и есть интуитивные ощущения циклов. Впрочем, ощущения мало и потому приходится признать, что вдоль исторического полотна проходят несколько швов. Одни заметные, другие не очень. Как видно, в определенные моменты давалась ревизия прошлому. Эпохи этой ревизии отражаются в виде флуктаций идей.
Смена схоластического мышления на картезианство в 1650-х, философия разума энциклопедистов просвещения. Ревизионизм и критика XIX столетия, начавшаяся с яркого отрицания – Штраус, Баур и по итогу Бультман с его 40 фразами Исуса, захлебнулись под тяжестью разума. Признав за идеал энциклопедичность прошлого, они спроецировали эту ошибочную модель в будущее, породив поколение бесполезных «интеллигентов», образованных не-крестьян, продолжающих лавиной накапливать тексты и слова – нарративы нарративов.
И чем больше было «читающей публики», тем больше старцев от науки порождала эта погоня за «познать все». В итоге история оказалась неспособной охватить предмет своего изыскания, целиком погрузившись в попытку охватить самое себя. Реакцией на эту бессмыслицу стало пробуждение иного духа, выразившегося в виде той же школы аналлов и им подобных, как проявление смягчения разума и подготовки к новому витку цикла. Чтобы построить твердые основания, сначала делают жидкий бетон и ждут пока он застынет. Эти ревизии, условные швы проекций, есть показатель, что погружение в беспамятство вынуждало утративших память, искать ключи к разумному обоснованию своего мировоззренческого мифа и создавать каждый раз конструкцию адаптированную к состоянию своих на тот момент. Вспышки, яркие и вылетавшие в темноту нового витка цикла, шли вместе с умиранием того, что сделало их такими яркими и пробуждением массы, которую они пользовали для своего блага, поделив как скот, умыслив свой мир из берегов и каст. Внутри слов, языка, терминов и понятий, постоянно находятся эти спайки былого – следы двуязычия, иного образа мыслей, связей которых уже нет...
Картинка кликабильна
Journal information